Новое русское кино — поле экспериментов, поиск себя и парад перепевов. Юные таланты и седеющие профи технично играют то в гонконгские кинокомиксы, то в американские «страшилки», то в тягучий европейский интеллектуальный гон. За пределами естественной зоны обитания этот продукт интересен очень немногим. Фестивальные победы «Возвращения» Андрея Звягинцева и «Изображая жертву» Кирилла Серебрянникова мало что меняют в этом раскладе: русский размер пока явно не найден.
«Жесть» — это не фильм. Это норма и знамя русского кинопроцесса, из былой «духовки» решительно превращающегося в коммерческое производство. Продюсер «Параграфа 78» Юсуп Бакшиев в одном из интервью высказался предельно четко: «Если фильм соберет кассу, мне все равно, что напишут критики». И ведь в принципе верно: кого волнует, что скажут после сеанса? Главное, чтоб денег заплатили. А платят нынче за три главных сказки.
Сказка первая, геройская: Конан для Данилы
Боевое кино — традиционно любимый публикой жанр — проходит сейчас в России путь, сходный с голливудским: начав с опасных приключений, необратимо становится патриотическим посланием. Даже простодушный «Волкодав» не просто пересказывает «Конана-варвара», а активно обустраивает зону славянского фэнтези — киношное «небо славян». Уже «Антикиллер-2» позвал одинокого стрелка Лиса-Куценко на войну против чеченских сепаратистов. А там пошел огневой вал: «Война», «Личный номер», «Мужской сезон. Бархатная революция», «Сволочи», «Сдвиг», «Девятая рота», «Обратный отсчет»… Картинка из голливудских боевиков десятилетней давности, сюжеты — из сегодняшних телесериалов. Вперед, прорвемся! Лес рубят — гильзы летят. Нам целый мир — чужбина, отечество нам — батяня-комбат. Все просто: первый враг — «черные», второй — мировая закулиса. Вот бы порадовался всенародный «брат» Данилка Багров! Русский медведь примеряет фрак и покупает билет на Каннский фестиваль. Но из-под полы цивильного костюмчика все равно предательски торчит ствол «Калашникова».
Агрессивный кинопатриотизм — мелодия времени. Сентиментальное пристрастие к водочке, березкам, баньке и Пушкину причудливо сплетается здесь с дремучим желанием навалять Америке (хотя бы на ринге) и замечательными репликами типа «Нашу страну пытались дискредитировать в глазах мирового сообщества!» Плетут, знаете ли, свои козни коварные иностранцы. И доверять можно — как в простодушно-верноподданническом «Сдвиге» — лишь родным органам. Да и то избирательно.
Отдельный поджанр — боевая лирика в режиме «три дня без огня». Новенький «Май» Марата Рафикова и Ильи Рубинштейна с замечательным подзаголовком «патриотическая сказка» отправляет юного лейтенантика с южной войны в весеннюю Москву за всем сразу: встретить молодое пополнение, выпить с бывшими однополчанами (ныне ментами, успешно прирабатывающими сутенерством), отдать похоронку и встретить большую любовь — чистую душой проститутку (привет Сонечке Мармеладовой!). Разнежившийся в кресле зритель, наблюдающий за всей этой благостью, получает в финале обухом по затылку: лейтенантик-то отгулял — и погиб. И уж совсем мрачной нотой звучит похожий по сюжету «Живой» Александра Велединского — бродит по столице юный чеченский ветеран. А за ним по пятам — два призрачных однополчанина в белых маскхалатах. И он сам — то ли жив, то ли мертв… В этом тоже дух времени. Прежде воспевали лихую победу — нынче приучают к жертвенности. Отдай свою жизнь — и не спрашивай зачем.
Сказка вторая, пижонская: мыла мама гламораму
Нормальный рынок умеет говорить по-разному. Любая продвинутая национальная киноиндустрия ориентируется не только на подростков с чипсами, готовых радостно встретить очередное «Такси», но и на состоятельную публику, обладающую более изысканными запросами. Бедных советских киноманов, вынужденно живших исключительно духовной жизнью, сменили «новые богатые» — успешные представители поколения, начавшего делать себя в начале 90-х. Именно эти люди ходят на премьерные показы, ездят на престижные фестивали, покупают диски с непростыми фильмами, отслеживают модные новинки. И, разумеется, хотят смотреть кино про себя. Киношный гламур — еще одна сказка о главном, золотой сон русских яппи обеих столиц. Поп-культурный эксклюзив: бизнес, молодость, Россия.
«В движении» Филиппа Янковского — первый настоящий российский яппи-фильм, реплика феллиниевской «Сладкой жизни». Душные московские клубы, кокаиновые закаты, китайские девочки, японские палочки, шальные деньги, сквозняк в душе. «- Как дела у продажной прессы? — Продаемся помаленьку…» Смотреть на это было грустно, светло и интересно: глянцевое еврокино, только с душой и почему-то на русском. Впрочем, все хорошее здесь и закончилось. Дальше амбициозных москвичей понесло то в сумбурную шизу «Даже не думай!», то в витиеватое ретро «Статского советника», то в холодную изысканную готику «Мертвых дочерей». Смену вех подтвердила глянцевая «Жара», знойная песня о никчемной молодости. Смотреть ее — все равно, что в горячий день попытаться освежиться «Спрайтом»: сладко, липко и невпопад. Картинка есть. Героев нет. Вместо них — куклы с рекламной улыбкой и маньячное бормотание группы «Токио».
Питер — отдельный город. Он понял ситуацию точнее. И выдал пару легких и ярких фильмов про новое поколение: «Прогулку» Алексея Учителя и «Питер FM» Оксаны Бычковой. Прелесть питерской волны в необязательности диалогов, мотыльковых пролетах камеры, игре взглядов и спонтанности жестов. Здесь всё между строк, на волне настроения. Даже подпорченную чрезмерным драматизмом «Связь» от популярной сценаристки и режиссера Дуни Смирновой смотреть просто интересно. Душа болит и просит счастья. Конечно, все это чистая лирика. Но и волшебный «Я шагаю по Москве» — тоже не репортаж со стройки метрополитена. Гламурный киноглаз ловит жизнь врасплох. Точнее — ее улучшенную и исправленную версию. И знаете что? В кино большинство из нас идет именно за этим.
Сказка третья, умная: марш одиноких
Пока поп-кино восточного соседа сбивчиво пересказывает «Чужих» и «Doom», тратит львиную долю бюджета фильмов на рекламные щиты и увлеченно занимается агрессивным product placement, в России еще находятся люди, способные делать настоящие фильмы. В новой системе координат они разобщены, почти не заметны. И часто выглядят старомодно — как дзенский монах на вечеринке в клубе «Китайский летчик Джао-Да». Но они есть. И это тоже русское кино.
Прошедший почти незамеченным «Гарпастум» Алексея Германа-младшего — утонченное письмо из столетнего далеко, быт и слезы и любовь, Чехов пополам с «Однажды в Америке», Блок с профилем вездесущего Гоши Куценко, буйство молодой крови и темная тень гражданской войны над большой страной. Изысканная картинка цепляет глаз, безнадежный футбола 1917 года бередит душу, летучие споры пополам с неизбывным трагизмом человеческой жизни бьют наповал — но откуда это странное чувство полной придуманности, книжности экранных событий? Бесспорный дар режиссера уходит в детали, превращая эпос в музей забытых вещей. Забытых давно — и не нами.
Иной случай — «4», кинодебют Ильи Хржановского. Сценарий Владимира Сорокина, букет «звезд» — Сергей Шнуров, Константин Мурзенко, легендарный Хвост (Алексей Хвостенко), отличная операторская работа, крепкая режиссура, масса кинопремий… Интеллигентный «гон», помноженный на провинциальную «чернуху» и похмельные сны группы «Ленинград». Сделано крепко и на совесть. Но при этом — сопутствующие бурные дебаты наверху: пускать или нет в прокат, несколько копий на всю огромную страну, редкие реплики в прессе. Зато с беспечной «Любовью-морковью» никаких проблем. Думать и спорить трудно. Проще обрядить Гошу Куценко в черную кружевную комбинашку.
Вариант «Острова» Павла Лунгина — отдельный аттракцион. Скрестить свои режиссерские штампы с житийными схемами, добавить дозу экзорцизма и чуть-чуть войны, позвать во фронтмены фантастичного Петра Мамонова… И сорвать банк, точно угадав конъюнктуру. Герой Мамонова — возвращение в российское кино фигуры схимника, святого старца. Оказывается, массовая публика ждала именно этого: сентиментальной сказки с православным уклоном, экранной проповеди из уст человека с честными глазами. Все плачут и дружно крестятся. Режиссер с патриархом под руку выходит на поклоны.
Но такие сложные игры доступны немногим. Отличный кинодебют Кирилла Серебрянникова «Изображая жертву» — абсурдистская версия «Гамлета» с японским акцентом, донской жестокий романс «Эйфория» Ивана Вырыпаева, провинциальные записки Бориса Хлебникова «Свободное плавание» — все это свежее авторское кино (очень разное по стилю и качеству), одинаково неформатное для коммерческого проката. А некоммерческий как-то не просматривается.
Индустрия, заточенная на коммерческий успех, ценит чистоту жанров и в рискованные союзы с авторским кино вступать не спешит. Авторы-маргиналы платят индустрии снисходительной иронией. «Русское кино в ж*пе!» — первое, что слышит с экрана зритель гротескного «Изображая жертву». И, в общем-то, не спорит.
Курсом кройки и шитья
Лечить национальное кинематограф деньгами и цитатами — рисковое дело. Три киношных русских сказки — геройская, глянцевая и умная — пока никак не сложатся в цельный текст. Поскольку у каждой — разные герои и горизонты. Да и страна тоже у каждой своя. Совместить официальный патриотизм, текучий бытовой гламурчик и формальные опыты — задача не из легких.
Восточная соседка пытается себя понять и скроить из пестрых киноснов модное платье по росту. Но хочется сразу всего: и мирового авторитета, и боевой славы, и поцелуев под дождем, и ночных умных бесед у раскрытого тома Карамзина. Новое платье тянут в разные стороны — так к чему удивляться, что оно постоянно трещит по швам… Российское кино — модель для сборки. Дело за малым: кто бы подсказал адресок сборщика?